На все плевать - главное, что у нас все хорошо

           Поразительно морозная погода для середины октября, даже для вечера, даже для Москвы. На величественном Центральном стадионе им. В. И. Ленина градусники, если кому-то из них приспичело посетить матч 1/16 финала Кубка УЕФА "Спартак(СССР) - Харлем(Нидерланды)", а мне рассказывали, что один таки приперся в шарфе Спартака, фиксировали температуру -10º. Поединок этот происходил 20 октября 1982 года. Главный стадион страны мог вместить всего 82 000 зрителей, но он никогда не заполнялся до конца, даже на таких важных матчах. Несмотря на огромную популярность футбола в Советском Союзе и тем более на любовь болельщиков к Народной команде, не набиралось восемь дюжен тысяч москвичей, чтоб почтить красно-белых своим присутствием. А в такую погоду пришло и вовсе 16,5 тысяч, если не считать того градусника и прочих маргинальных личностей. Отчасти из-за того, что стадион не имел крыши, а снег ишел уже по декабрьски. Технические служащие спорткомплекса (сам стадион был его центральной частью) успели очистить только два сектора - А (западный) и С (восточный). На последнем и разместилась большая часть пришедших, так как он был ближе к метро. Всего около 12 тысяч. Убрали  техслужащие так себе: снег сгребли, а бетон был предательски скользским.

           Вот на трибуне С и очутились три парня и одна девченка, которые вместе произвели одну компанию, растворившуюся среди футбололюбивого простолюдинства, смело пришедшого поддержать родную команду, несмотря на неожиданную истерику погоды. Они сидели в верхней части сектора. Внизу них почти все 12 тысяч, но несколько сотен оказались все же выше. Плотность людей была серьезная, чтл выглядело некрасиво с общего плана, ведь почти весь стадион пустовал, когда отдельные его участки были плотно заполнены народом. Ребята сидели в притык с другими болельщиками со всех сторон, что, впрочем, никого не смущало. Дух коллективизма с общей объединительной любовью к Спартаку делали такую ситуацию даже более приятной. Как говорят, ради атмосферы люди ходят на футбол. Аналитики сидят дома, чистят в ведро картошку и смотрят матч с повторами и ближними планами.

           Все четыри молодых человека сидели в одном ряду. Правее всех сидел Саша. Это был юноша с некрасивой осанкой: он очень сутулился, когда сидел, ложа правую ногу на левую, и облокачиваясь на нее руками. Он вытягивал шею вперед и кидал тупой бессмысленный взгляд на происходящее, как-то заторможенно и нехотя реагируя на все внешние раздражители. Он был темненький, а лицо было некрасиво тем, что представляло граничный вариант, где европоедные черты уже теряли свою категоричность и начинали походить на монголоидные. Ноги у Саши были неестественно толстыми, что создавало диспропорцию тела; рост маленький; конституция тела была такова, что он казался квадратным со всех сторон. Он был одет в черную куртку с капюшоном, обрамленным мехом. Она выглядела дешево и просто. Джинсы, ботинки и черная толстая, похожая на бандитскую, шапка гармонировали с его сельским обликом, нетипичным для Москвы. Видно, что человек не столичный. Его культура была низкая, без стремления к эстетизму во внешнем виде. Очевидно, внутреннее уродство подарило ему счастье не переживать на счет этих вещей. Слева от него сидел его товарищ Алексей, энергичный и веселый парень, который каждую минуту что-то выкрикивал в адрес судьи, футболистов, просто какие-то речевки и шуточки. Леша был высоким и благообразным юношей, светло-русым. Он тоже имел непрямую осанку и это портило его фигуру, но не лишало красоты. Лицо искрило живостью, открытостью, честностью, энергией, а взгляд выражал поверхностность, простоту и туповатость. Видно было, что живется ему легко и много он не думает. Вообще не думает. Это выражалось в каждом слове, исходящим от него:

- Мозила, мозила, мозила! О-о-о! Харлем - чемпион, по нырянию в бетон! Га-га-га-га!!!

           Алексей был одет более современно, по столичному. Кожаные куртка и шапка-ушанка с внутренним мехом, тонкослойные кожаные перчатки, дорогие ботинки и, по-моему, еще и штаны какие-то на нем были. Наверняка не скажу.

           Слева от него сидел Вова, парень с аккуратными красивыми чертами лица и с благородным его выражением, но омраченым непонятными для ситуации задумчивостью и тревожностью. Он был среднего роста, примерно 1.79, и гармонично накаченным. Может быть, немного чрезмерно для своего роста, но уж очень пропорционально правильно, что придавало ему импозантности, которая подкреплялась ухоженностью, аккуратной стрижкой, дешевой и доступной на народных рынках, но в новейшем виде и со вкусом подобранной одеждой. Он положил свою левую руку на коленку Насте, последней представительнице их разнородной компании, которая, получается, сидела дальше всех от Саши. Девушка была красавицей: ростом около 172 см (так что она и Вова не вызывали тех благовидных шутливых замечаний относительно разницы в росте, которыми люди просто деликатно скрывали свое смущение по этому поводу); лицо имело детскую прелесть; щоки покраснели от холода чрезвычайно, что рассказывало про ее чувствительную кожу; голова Насти была маленькая, но не настолько, чтоб это можно было отнести к недостаткам; тело сложено отлично, а худые руки выглядили столь изящно, что можно было бы их разместить в Музее изящных исскуств Лондона, но по каким-то причинам люди не склонны отрубывать себе руки и выставлять их в музее. Коричневое пальто с капюшоном, зимние джинсы и сапожки свидетельствовали о скромности бюджета при ответственном подходе ко своему внешнему виду, ведь все это не размывало контур ее красивого худого тела, что, впрочем, не вызывало нареканий "пышнолюбов", так как все выглядело естественно и целостно.

           Они образовали красивую пару, которую редко встретишь в жизни: редко бывает, когда два очень привлекательных человека сходятся умами и характерами.

           Шла 87-я минута матча. Спартак обыгрывал Харлем со счетом 1:0 и уверенно приближался к итоговой победе, хотя, как любят говорить футбольные комментаторы, счет был скользким. Про это, не обращая внимания на то, что Леша его постоянно дергал со всякими "бесценными" замечаниями, думал Вова, про скользский счет, затем его мысли по ассоциативному ряду перешли к скользскому бетону, по которому он елозил ногами. Он тревожился. Очень сильно, а объяснить почему не мог. Он решил, что надо лишний раз напомнить Насте о том, что шагать нужно осторожней, когда они будут выходить из-за стадиона. Она одобрительно улыбнулась, хотя не понимала, зачем говорить то, о чем было сто раз сказано всеми, включая диктора на стадионе. В ее душе волнения не было - она наслаждалась ощущением праздника, жизни, ведь вокруг было столько людей, которые испытывали радость в связи с чувством общности и во вторую очередь из-за цифр на табло. "Молодцы ребята, еще один забить надо. Команда бежит. Так держать!" - кричали воодушевленные люди.

           Леша не сильно придавал значения молчаливости и мрачности Вовы. Он привык к сдержанности однокурсника и все относил к характерной для товарища "генеральской важности", как он сам это называл. Ему раскованному, общительному сорвиголове было трудно найти смысл в таком умеренном проявлении своих чувств и умении держать себя в руках. Ему казалось, что все, что заметно, есть круто. А слово "проницательность" находилось за 19 000 километров от Алексея, а от Насти за 19 300 метров, так что никто сильно не задавался вопросом на счет наполненых тревоги и напряжения глаз Вовы. Саша, кажется, был человеком эмоционально тупым и не склонен был переживать на счет других.

           Взволнованный парень на минутку забылся: он засмотрелся на несколько сотен голландских фанатов, размещенных на гостевом секторе в верхней его части, расположенном чуть правее от ворот, находившихся по левую сторону от него самого. И то было чудное вечернее видение. Он на мгновение исчез, покинул окружающую реальность - его взгляд застыл на этих ребятах, а сердце преисполнилось романтических и поглащающих чувств. Ему почему-то показалось, что там есть счастье, что там хорошо. Не конкретно на той трибуне, а у тех людей, в Голландии, в Европе, у них дома. Что там благополучие, взаимопомощь, прогрессивность,радость и благоденствие. Обычно его ум отрицал такие навеивания, припоминая ту грустную поговорку - хорошо там, где нас нет. Но не сейчас. Настолько была сильна эта внезапно возникшая душевная атмосфера, что он полностью ей отдался. Утонул в сладкой тоске за непонятной, таинственной и прекрасной жизнью, мнимой, не имеющей отчетливой формы в его сознании, но имеющей выражение в чувствах. Забвение сознания минавало после того, как Леша, отличавшийся, кроме прочего, неусидчивостью, выкрикнул предложение (потому что в такой толпе даже громко сказать иногда было недостаточно), что надо двигаться к выходу чуть пораньше, так как потом быстро не выберишься, потому что все пойдут.

Расчет был верным только отчасти, так как многие подумали также. Никто уже не верил в то, что счет мог измениться. Завершалось основное время матча. К ним прогнозировались несколько дополнительных минут.

- Давайте уже досмотрим, раз пришли, - возразил Вова.

- Все тебе вечно до конца доводить надо, протекционист хренов...

- Во-первых, Леша, перфекционист, во-вторых... А, ладно, пойдем, - уступил Вова, снисходительно относившийся к грубостям от Алексея, так как знал, что это скорее от недостаточности культуры и воспитания, а не от неуважения к нему. Да и можно ли в молодежной среде обращать внимание на все унижения, оскорбления и шутки, когда они как из Рога изобилия, - сразу станешь изгоем. Вова это понимал, понимал глобально, а конкретно в той ситуации его одолевала смута, которую он старался приписать к тому или иному факту своей жизни, как это делает любой человек, когда у него что-то не так. Но у него это не получалось. Душевную подавленность мало что объясняло.

           Леха за несколько минут до своего решения уйти со стадиона пораньше тоже потух. Он продолжал по инерции что-то кричать, вести себя активно, но глаза как-будто наполнились сажей, заслезились. У него тоже на душе кошки шкребли. Особо не стараясь разобраться, он подвергся стереотипной установке, что когда что-то плохо - надо что-то поменять, чтоб было что-то получше. Он решил, что он вполне осознанно боится выйти среди последних и толпиться в метро, чтоб добраться до дому очень поздно в морозную погоду, что никому бы радости не доставило. Он толкнул Сашу в бок и сказал, что пора продвигаться к входу. Затем он увидел, что многие так делают и принялся торопить друзей. Леша легко возбуждался по любому наименее существенному поводу, а тут ко всему прибавилась неестественная для него взволнованность. Ребята аккуратно между рядами прошли через решивших досмотреть игру до конца, чем не радовали последних, ведь не только они, но и многие проскакивали мимо более терпеливых фанатов. Выходили они со стороны Саши, который ощущал, как его в спину постоянно подталкивает Алексей, которому казалось, что товарищ вообще не заинтересован в скорости их продвижения. В итоге это давление привело к небольшой катастрофе - Александр подскользнулся на обледеневшем бетоне и свалился на женщину, стоявшею на ряду ступенькой ниже. Все так спохватились - неудачника эпизода быстро поставили на ноги, выслушали ругательства и сдержанно приемлемо ответили, что со всяким может случится, и извинились. Сделал это Леша. Это понравилось Вове, который давно был убежден, что его друг умнее, чем хочет казаться. Вот они выбрались и ступили на большую лестницу, которая поднималась к выходу из открытой части стадиона в коридоры внутренние. К удивлению ребят желающих уйти до окончания матча оказалось очень много, и люди тесно толпились на лестнице, с одной стороны которой была трибуна, а с другой - металлические перила, оберегающие посетителей от падения: там был тот коридор, по которому происходил въезд/выезд транспорта, ввоз/вывоз крупных соревновательных объектов. Такой плотный поток болельщиков образовался по той причине, что был открыт только один выход, вместо нескольких, как-то обычно бывает, когда собирается такое количество болельщиков. Лешу это возмутило и он уже было начал ругаться, но почувствовал, что ему дышать то тяжело из-за тесноты, не то что ругаться.

            Во-время того, как они начали подыматься у Вовы в голове прогримела одна мысль. Он время от времени ходил на футбол и давно уже хотел как-нибудь спуститься к нижнему ограждению, поближе к полю, чтоб посмотреть с близка на игроков любимой команды, а то, может, и постараться словить футболку, потому что спартаковцы часто после победы в важных матчах подбегали к фанатам, чтоб отблагодарить их за поддержку. Сегодня как раз был такой случай: команда, сюдя по всему, должна была выиграть в важном еврокубковом матче, на улице царил зимний мороз, так что футболисты и вправду должны быть признательны верным болельщикам за то, что те пришли и так яро, энергично гнали команду к победе. Все эти аргументы пронеслись в голове Вовы мгновенно и почему то вызвали какую-то дикую искреннюю радость, точнее не аргументы, а идея осуществить задуманое. Он еще мог это сделать, так как поток уходящих еще не обрел той плотности, при которой нельзя было протиснуться сквозь людей. К тому же, когда Леша и Саша находились посреди толпы, он и Настя еще не сдвинулись с места, а стояли у конечного сиденья ряда, чтоб найти брешь, в которую можно было бы вклиниться, чтоб не разделятся, а идти вместе.

- Ну пойдем уже, - возвращала Настя парня к реальности. - Что-то ты какой-то странный сегодня.

           Как-будто и не реагируя на ее слова, Вова схватил даму за руку, громко и даже радостно сказал: "Пойдем со мной!", и потащил ее вниз, аккуратно скользя в иносказательном и немного в буквальном смысле между крайними сидениями и людьми, идущим оппозиционно. Настя не противилась и решила доверять своему молодому человеку, как это она делала всегда. Леша нервно развернул шею и немного туловище и начал высматривать своих компаньонов. Он на несколько секунд схватил взглядом пару, но они быстро спрятались за движемой человеческой массой. Он почувствовал досаду и отчаяние. Хотел было разгневаться на них за такой побег, но моральных сил не хватило. Дискомфорт был ужасный. И эмоциональный, и физический. Он медленно двигался к выходу, Саша был в зоне его виденья.

           По мере продвижения вниз Вова и Настя все более и более ощущали легкость в движении. Хотя все больше людей решалось досрочно покинуть стадион, все же, только в верхней части сектора их накапливалось столько, что трудно было протиснуться. Минута и вот они уже на нижней маленькой площадочке, которая упиралась в ограждение, отделяющее зрительский сектор от периметра спортивной части. Аналогично им Леша и Саша подходили к выходу. Несмотря на это, волнение Алексея усиливалось - он начинал паниковать, не видя явственных причин для этого. Хотя увидеть их было легко. Настроение в толпе вообще образовалось агрессивное, нервное, взрывоопасное.

- Хорош толпиться! Двигай процессию!

- Оу, что ты там командуешь!? Там людей давят, а он командует!

- Что давят!?

- А то, что давят, блядь!

- Спокойно, граждане, спокойно. Все выйдем.

           В этот момент произошло совсем неожиданное событие - стадион взорвался, заревел, что есть сил: Андрей Швецов забил второй мяч на предпоследней минуте матча. Все, кто двигался к выходу, также внезапно развернулись и попятились обратно, чтоб узнать, что же произошло. Саша был среди тех, кто не отреагировал на это: ему хотелось уже поскорей попасть домой. Натолкнувшись на обратное движение он не устоял на ногах, подскользнулся и упал. Люди, которые топтали его, конечно же, не хотели этого делать, но не могли остановиться, ведь им надо было устоять на ногах, чтоб самим не погибнуть. Саша чувствовал боль очень долго, и он не мог разобрать ничего - он то и дело получал несносное резкое сокрушительное давление в области живота, груди, лица (ибо упал на спину). Конечности тоже давили, но это уже было невозможно почувствовать, ведь когда втаптывают в землю внутренние органы, то до рук и ног дела нет. В один момент, когда на него впервые наступили, он еще мог что-то внятное воспроизвести в голове. И возникла, как это часто бывает в состоянии предсмертного ужаса и исступления, крайне неуместная странная идея. Он подумал: "Надо было пресс качать". Как-будто это могло его защитить от смерти.

           В эти секунды Леша, развернувшийся с большинством, попал в поток, который давил отдельных несчастных. Он пребывал в предпаническом оцепенении и просто шел туда, куда его выталкивали. Он даже почувствовал, как он плотно всем весом вступил на кисть какого-то бедняги - ужасная дрожь пробежала по его телу, когда он внятно ощутил разлом хрупких костей пальцев. Очевидно, они были женскими и были согнутыми к ладоне так, что наступил Леха на кулачек. Как раз в тот момент, когда эта самая беспощадная нога была единственной опорой. Мерзкое, нестерпимое чувство непрочности человеческой плоти и этот ужас, когда невольно, по случайности становишься виновным в страшных вещах, охватили на мгновение Лешу, но это едва ли могло продлиться больше считанных секунд в условиях, когда собственная жизнь весит на волоске, ломком волоске. Ломким он стал, когда Лешу в потоке оттеснили к краю, к боковым перилам. Он аж удивился, как на 10-15 метров успел он спуститься, ведь, казалось, прошел один миг с момента фанатского грома после злосчастного гола. Было несколько человек в ширине, которые отделяли Леху от перил. Со страшной силой их прижало к металлической конструкции, зазвучала музыка отчаяния и панического ужаса: "А-а-а-а! Сука, больно!". Металл гнулся и стонал. Затем был продолговатый звук отрыва стержней от бетона: ограждение сломалось. Большая кучка людей свалилась вместе с ним. Высота была противоречивая - убиться сразу было сложно, но та дикая боль, с которой бетон встречал людей, заставляла некоторых из них подумать, что лучше сразу умереть и не мучаться.

           Леша летел лицом к земле меньше одной секунды. Тело его не успело приобрести такого ускорения, которое бы способствовало мгновенной смерти. Поэтому после резкого столкнования с обледеневшим камнем, он ощутил чудовищную боль: все его внутренние органы потрясло от мощи столкновения и мягкие их ткани разорвались во многих местах, вызвав кровяные струи, заполняющие внутренние полости организма. Ужасно разбитая бровь стала источником крови, разписавшей лицо бедняги своими простыми и безобразными узорами. Он лежал неподвижно 10-15 секунд, стараясь быстро и глубоко дышать, но это было бесполезно: каждый раз, когда он стремился вдохнуть, его сжимала изнутри судорга, как-будто поток воздуха обрывался где-то на полпути к легким. По истечении этих жалких, но не сносно долгих в его субъективном восприятии, секунд он скончался от болевого шока. Рядом лежали или мертвые, или корчащиеся в агонии люди.

           Вова и Настя встретили этот гол, будучи уже в самом низу. Настя, как ей это свойственно, искренне и честно всегда выражала свои эмоции. Она закричала и бросилась обнимать своего молодого человека, который и рад стать случайной жертвой неподдельной радости юного прекрасного создания. Стадион громогласно выражал свой восторг, и ребята совершенно увлеклись происходящим на поле в конце матча и пытались докричаться до футболистов после финального свистка.                 
               Игроки не организовывали целое мероприятие, коллективно не благодарили болельщиков, а просто направили свои аплодисменты в их сторону, когда уходили отдыхать. Во-время всего этого Настя и Вова не оборачивались, они хоть и мерзли, но наслаждались атмосферой праздника, которая пока еще царила в их сердцах. Весь крик несчастных заглушался в общем гуле толпы, которая возбужденная и озадаченная уже сумбурно разгребала сложившееся бедственное положение. Даже разлом ограждения не был слышан в криках и возгласах 12-тысячной толпы. Ребята, конечно, в итоге посмотрели в сторону беспорядочной массового психоизвержения и удивились тому, какое там столпотворение и какие истеричные восклицания.

- Хоть бы наших не подавили, - заметила Настя.

- Не говори, - без любых симптомов озабоченности произнес Вова. Его душу покинуло чувство страха и тревоги, которые были прежде. Интуиция сработала на 5 с плюсом. В глазах было больше радости, чем волнения за друзей. И можно ли обвенять человека в том, что он переживает только за себя и за своих любимых, а другие в нем не вызывают сильных чувств? Можно ли это делать, осознавая то факт, что человек по своей естественной сути, по своей самой натуральной природе является существом эгоистичным, центростремительным, самообращенным? Если все в природе такое, ибо за счет конкуренции мир и движется. Правда, есть личности, которые действительно обращены к другим, к всеобщему благу. Но это не люди - это сверхлюди. Они имеют полное моральное право опечатать свою грудь буквой S.